Интервью: Александр Маленков, Тата Олейник

Так почему все-таки Noize MC? Что сие означает?

MC – это стандартное сокращение «master of ceremony». Нечто вроде конферансье в современном его понимании, но в хип-хоп-культуре так стали называть человека, читающего рэп.

Сложно разобраться, что я такое на самом деле. Рэп-сообщество часто меня за своего не принимает. У нас в группе полный рок-состав, мы используем очень разные жанры. А что касается псевдонима, то он был придуман десять лет назад, когда мне было пятнадцать. Сейчас бы я выбрал что-то на кириллице, как минимум. По крайней мере, реже чувствовал бы себя идиотом, объясняя, как все-таки называется группа, не говоря уж о том, как она пишется.А ты у нас, стало быть, рэпер?

Ну, в пятнадцать лет, если тебя зовут Иван Алексеев, еще и не то можно было насочинять. Говорят, что распространенные имя и фамилия могут послужить причиной всяких подвигов – творческих и не очень. Вроде как человек, которому досталась такая неброская номинация, потом всю жизнь вынужден доказывать, что он нечто особенное.

Никогда не комплексовал по поводу своего имени. Да и Иванов знакомых у меня исключительно мало. Имя это сейчас, скорее, редкое.

А Моррисон говорил, что «песни должны быть слегка глупыми». Полагаю, это значит, что поэзия и, в частности, рэп не должны быть заумными, чтобы их могли понимать многие люди. Но тупыми, бессодержательными тоже быть не должны.

Расскажи о своей творческой биографии.

В десять лет начал учиться музыке – в музыкальной школе по классу классической гитары. «Шевелил осьминогом», как говорит наш барабанщик.

Это когда пальцами по струнам бегают? Отличное выражение.

Во время учебы в музыкальной школе участвовал во множестве конкурсов и фестивалей. Потом основал свою группу. Интересно нам было все: и гранж, и альтернативный металл конца 90-х. Но если говорить о подаче слова, о текстовой составляющей, то хип-хоп всегда был ближе. Мы живем в информационном обществе с огромной скоростью обращения информации, и хип-хоп наиболее подходит для творчества в такой ситуации.

Ты рос в Белгороде. По слухам, там очень специфическая политическая обстановка.

О да! Администрация творит что хочет. Недавно пытались вообще запретить рок-концерты как духовно разлагающие молодежь. Есть комендантский час для подростков. Штрафы за использование мата. Православие там тоже жжет. Скоро уже будет жечь в буквальном смысле слова: администрация и церковь сплелись воедино. Например, несколько лет назад было принято решение вернуть всем улицам дореволюционные названия. Представляете, что там в паспортных столах творилось, когда весь город отправился в документах менять проспекты Ленина на Свято­троицкие? Боюсь подумать, сколько там было денег попилено.

Ну не знаю. В Белгороде меня на десять суток не сажали. Пока.

А зачем ты наговорил гадостей волгоградским служителям закона?

Там изначально была напряженная ситуация. Есть примета: если на концерте слишком много ментов – значит, устроители не сумели договориться с администрацией и будут неприятности. У нас есть такая песня – «Бабки в шапку». Во время ее исполнения по сценарию свободные музыканты спускаются в зал и с первых рядов собирают деньги в бейсболку, в то время как из зад­них рядов монеты швыряют на сцену. Мне один раз так в глаз денежкой до крови засветили. То есть я всегда знал, что это опасная песня, но не догадывался насколько. И милиционеры, прерывая песню, приказали «прекратить попрошайничество». Меня это взбесило, и я посвятил этим милиционерам следующую песню – «Кури бамбук», назвав их «животными с красными кокардами». Сразу после концерта мне передали, что милиция очень обижена и что меня приглашают поехать поговорить с каким-то их главным. Я вежливо отказался, тогда меня задержали и отправили в камеру. Там я пробыл до суда. Жара выше сорока, вентиляции и кондиционера нет, железные нары, восемь человек в маленькой комнате. Днем не было света, а на ночь переводили в такую же камеру, где свет, наоборот, вообще не выключался. А жена у меня лежала в роддоме. За несколько дней до этого родился наш сын Вася, я при родах присутствовал. Мы с ней договорились, что я съезжу в Волгоград на один день. Мне даже позвонить ей не дали! В общем, через двое суток отвезли меня на суд, где уже дожидался местный адвокат, который сразу начал с того, что, мол, не хочу ли я через СМИ принести извинения ментам. Я ответил: «А вот этого мне делать не хотелось бы». Тем не менее на суде он сообщил, что я готов извиниться. И я тогда промолчал – решил, что не место сейчас выяснять с ним все это. Я был уверен, что сейчас выпишут штраф и отпус­тят. Но потом мне сообщили, что имелось личное ходатайство начальника местного ГУВД Сицкого о том, чтобы мне присудили максимальный арест по такой статье – 15 суток. Судья Шиповская ушла сама с собой совещаться, вернулась, и – опа! – десять суток. Потом уже, правда, условия были лучше в приемнике. Кровати двухъярусные вместо нар, окно даже открывалось. Хотя все равно жарко было очень.

Подметать улицы тебя водили?

Собирались. Я сразу сказал, что от работы не отказываюсь. Но, когда в газетах пошли сообщения о моем аресте, там все очень перенервничали, очень испугались прессы. Выводить меня на работу на глазах корреспондентов они были не готовы, так что сидел я с отказниками, среди которых нашлись и мои поклонники. Мы с ними потом вместе исполняли тюремный рэп баклажками по шконкам. Классика, в общем.

А что там получилось с этой покаянной песней?

Мне все время намекали, что мое выступление вполне можно переквалифицировать в уголовную статью «публичное оскорбление представителя власти при исполнении» и надо извиниться. Но писал я текст изначально в формате жесткого стеба. Хотят – спою. И с изумлением узнал, что они приняли этот сарказм за чистую монету.

Глаза боятся, а руки делают. Я просто говорю то, что думаю. И я отдаю себе отчет, что все может закончиться очень грустно. Но это вовсе не повод, чтобы молчать.

Ольга – сестра моей очень хорошей знакомой и коллеги Насти Александриной, той, которая выступает под псевдонимом Стейша, у нас клип совместный вышел несколько месяцев назад. От нее я и услышал эту жуткую историю. Кстати, последнее время стала распространяться совершенно гнилая версия, что мне «заказали» песню «Мерседес-666». Так вот, я заявляю, что песню про чиновника, давящего людей, я написал сам, без каких-либо просьб, оплат и указаний, исключительно по велению собственной души.

Кстати, о гнилых версиях. Еще одна стала довольно популярной: мол, все эти аресты и неприятности – такой грамотный пиар-ход. Десять дней посидел – и вся страна, да и весь мир, о тебе говорит и пишет.

Такие версии могут выдвигать только эмоционально нездоровые люди. То есть сидим мы с продюсером и решаем: оскорбим ментов, меня посадят, поднимем шум. А, у меня как раз жена рожает! Во круто, еще больше огласки! То есть такой вот я демон ада. Единственное реальное последствие этой «пиар-компании» пока – запрет на мое выступление в Чебоксарах. Я там шел хедлайнером, но перед концертом предупредили устроителей, чтобы никакого Noize MC не было.

То есть ты просто честно принимаешь знамя мятежных рокеров 80-х, чтобы встать на баррикадах – с мик­рофоном и гитарой.

Если только с гитарой и микрофоном, то готов. А так я считаю, что массовые беспорядки, революции ни к чему хорошему не приводят. Надо все-таки искать третий путь, на мой взгляд, а не просто идти бить витрины и свергать правительства.

А может, бросишь эти глупости и начнешь петь как все? Про весну, про любовь, про пепси-колу…

Про любовь я и так пою. Про пепси-колу? Я уже спел однажды про «ягуар». Компания-производитель пепси-колы была спонсором концерта – мы наполняли на сцене шприцы этим напитком, а пустые кидали в толпу. Сарказм опять не был понят, причем не только «Ягуаром», что естественно и ожидаемо. Начались сложности с Госнаркоконтролем, которые закончились штрафом за наркотическую пропаганду.

А что бы ты запретил петь со сцены, будь ты министром культуры? Или главой МВД? Есть какие-то действия, которых на сцене быть не должно? Вот за что бы ты мог упечь артиста? Или полная свобода – это приоритет?

Наверное, какие-то ограничения должны быть, хотя я не могу толком представить себе эти границы. Нацистские лозунги со сцены, скажем, – это совершенно некруто. Хотя, если бы я должен был сочинить такой закон, я бы крепко призадумался. Например, часто истеричные люди готовы принимать за чистую монету то, что было сказано с безусловной иронией, например. В общем, я бы думал очень долго.

Говорят, что движение «Наши» хотело с тобой сотрудничать, предлагало на Селигере выступить, гимн им написать. Это слухи?

Нет, они правда года два назад предложили мне написать им гимн. Я и написал. Очень хороший. Там, например, были такие слова:

«Наше движение самое лучшее.

Самое классное, самое честное!

Наше движение не будет задушено!

Это прекрасно! Спасибо инвесторам!

Политика – крайне увлекательное занятие:

Берем гору бабла и старательно тратим его

На проплаченные митинги, фиктивные партии.

Вот она, российская демократия, мать ее!»

А фанатки у тебя есть? Как там рок-н-ролль­ный дух? Жив еще?

Жив, еще как жив! Но когда вокруг нарастают содомические настроения, я, как примерный семь­янин, прячусь в гримерке и читаю мантры.

Нет, это опять-таки стеб. Над суевериями артистов, которые всегда боятся слова «последний», и над тем, как они постоянно устраивают «прощальные гастроли». Но параллельно это еще и история, которую написал наш барабанщик Паша Тетерин. О том, как погибло все человечество в ядерной войне и выжили только 25 музыкантов и один мент. И вот музыканты решили записать последний альбом – не то для этого мента, не то для чего-то еще – под занавес человечества. Издательство «Амфора» выпустило книжку с вложенным диском. Покупайте, читайте.